- Женевьева. Женевьева! – Голос матери звучит обеспокоенно, сердито. Ее французский акцент неприятно царапает слух. Ведьме никогда не нравилось собственное имя, произнесенное с такой резкостью и нажимом. Я снова разбила ее любимую вазу? Старый особняк, в котором Женевьев провела все свое детство, на миг всплывает в памяти – массивные пустые стены длинного коридора теперь возвышаются над сознанием Женевьев, заставляя ту забиваться в его дальний угол, прячась от разъяренной матушки. Но вмиг, и так нечеткая выцветшая картинка размывается, тает, точно так же, как в голове девушки тает и мысль о том, что сейчас она всего лишь ребенок. Сейчас она не малышка Женевьев. Сейчас она умирает. Снова.
Рыжая всхлипывает, пытаясь выпутаться из липкого тумана, что сейчас сковал ее по рукам и ногам. Она не может двигаться, не может видеть сквозь него, не может дышать. Молочно-белую пелену вдруг трогает красная дымка. Туман словно лопается, и каждая его трещинка заполняется алым - кровь заливает глаза, душит. Женевьев чувствует ее тяжелый металлический вкус у себя во рту. А голос матери звучит еще тверже и еще холоднее – он не отпускает рыжую, следует за ней. Спустя пару мгновений, ему вторят десятки других – слов разобрать невозможно, но девушка, кажется, сейчас этому только благодарна. Их голоса гудят в ушах ведьмы раздражительно-пестрым хором, давят, лишают сил. Магия покидает ее тело, каплями исчезая в заплесневевшей земле, напитавшейся сегодня кровью. Кровью Женевьев.
Несмотря на вполне очевидный финал, девушка все еще цепляется за жизнь, упрямо игнорируя раздражающие голоса. Она не умрет, только не сегодня. Собрав последние силы, ведьма даже пытается выползти из этого проклятого склепа, воздух которого пропитан смертью, но предки не хотят отпускать ее. Не хотят, чтобы она покидала их.
- Но разве я заслужила это? – Женевьев кажется, что слова эти она произнесла вслух, но на самом деле, ее сил не хватает даже на то, чтобы пошевелить губами. - Я сделала все, о чем вы просили! Я пыталась! Прошу… Пожалуйста.
Голос в ее голове звучит одиноко, жалко, по сравнению с ровной стеной голосов, что увлекают ее за собой. Рыжей не выбраться. Тьма забивается в глаза, наполняет легкие, заслоняет слух, заставляет тонуть. Но что-то идет не так, не как в прошлый раз. Металлический вкус усиливается, растекается во рту, тает, заставляет тьму расступаться. Вместо голосов в ушах теперь стучит лишь собственный пульс. Женевьев делает глоток, жар разливается в груди, наэлектризовывая мышцы. Теперь девушка в силах даже сделать глубокий вдох, но взгляд все еще не может сфокусироваться на расплывающейся фигуре, что сейчас склонилась над ведьмой.
Может ли это быть Никлаус? Но она уже знает ответ на этот вопрос. Это не может быть он, только не после того, что она сделала. Это не может быть и Элайджа. Ни один вампир в этом городе не заинтересован в том, чтобы вернуть ей жизнь.
Когда раны затянулись, а сила вновь наполнило тело Женевьев приятной тяжестью, девушка медленно поднялась на ноги, отряхивая когда-то белоснежное платье, большая часть которого сейчас была пропитана кровью. Ведьма нахмурилась, глядя на почерневшие пятна. Слеза скользнула по лицу, но Женевьев быстро смахнула ту тыльной стороной ладони, все еще не веря тому, что может сейчас вдохнуть полной грудью. Она одержала верх над смертью. Победила всех их, но не без помощи… Взгляд равнодушно мазнул по окровавленным стенам и замер на мужчине, что устроился поодаль наблюдая. Женевьев не видела его раньше.
- Кто ты? – Голос звучит ровно. Что-то подсказывает рыжей, что ей стоит опасаться незнакомца, но ведь тот вернул ей жизнь не для того, чтобы тут же разорвать. – И зачем ты помог мне?
Женевьев могла еще отличить простую добродетель от добра, за которое придется заплатить определенную цену, потому как сама после воскрешения частенько искала выгоду во всех своих поступках, вот и решила не медлить с вопросом, что теперь не давал ей покоя. Она была обязана жизнью этому незнакомцу и могла просто для начала поблагодарить мужчину, но чувствовала – слова благодарности ему совсем ни к чему.